В понедельник, 17 августа 1998 г. правительство России (председатель С. Кириенко) и ее Центральный банк (председатель С. Дубинин) заявили (в числе прочих "мер, направленных на нормализацию финансовой и бюджетной политики") о временном прекращении выплат по ГКО – государственным краткосрочным облигациям. Беспримерно криминальный механизм ГКО, в течение нескольких лет определявший финансово-экономическую и политическую жизнь страны, остановился.

Вслед за финансовым разразился опаснейший политический кризис, чреватый гражданской войной и распадом страны: президент Б. Ельцин отправил в отставку премьер-министра С. Кириенко, а на его место вернул уволенного 5 месяцев назад В. Черномырдина; но Государственная Дума последнего дважды не утвердила, и обычно неуступчивый Ельцин на этот раз, к счастью, уступил и предложил приемлемую для Думы кандидатуру Е. Примакова; в противном случае конфликт между президентом и парламентом, грозящими один другому роспуском и импичментом соответственно, легко мог бы перерасти в вооруженное противостояние и всеобщую смуту. А пока центральные власти выясняли отношения, резко усилился сепаратизм в регионах - местные президенты, губернаторы и мэры боролись с финансово-экономическим кризисом по собственному усмотрению, открыто игнорируя федеральные законы.

Пока "новые русские" приватизировали (т.е. расхватывали и растаскивали) государственную собственность, "демократические" чиновники приватизировали (тем же путем) государственную власть. Если первые присваивали заводы и колхозы, электростанции и железные дороги, природные богатства и деньги, то вторые - функции государственного управления. Чиновники новой России, в отличие от своих советских предшественников, связанных по рукам и ногам партийной и государственной дисциплиной, получили вожделенную самостоятельность и практически неограниченную свободу действий, причем действий от имени государства. И чем сильнее делались конкретные чиновники и их группировки, тем слабее становилось государство в целом.

В российской прессе можно встретить суждение о том, что, мол, номенклатура в посткоммунистической России поменяла власть на собственность. Это суждение в одном своем аспекте неточно, в другом - ошибочно. Неточно - потому что далеко не все новые российские собственники и новые российские чиновники вышли из номенклатуры (достаточно упомянуть Б. Березовского, В. Брынцалова, Б. Немцова), ошибочно - потому что "новые русские" и их чиновные собратья ничего не меняли: расхватывая и растаскивая по кускам единую собственность и единую власть тоталитарного государства, они лишь брали, брали и брали - ничего не оставляя взамен.

Между "новыми русскими", похитившими государственную собственность, и их служивыми собратьями, похитившими государственную власть, сохранялись старые и завязывались новые связи (семейные, родственные, земельные, служебные, приятельские). Налаживался взаимообогащающий (в прямом и переносном смыслах) обмен кадрами: чиновники превращались в коммерсантов, коммерсанты - в чиновников; во множестве появились чиновники-коммерсанты (такой "совместитель", к примеру, мог быть большим начальником в министерстве и одновременно - входить в состав совета директоров огромной полугосударственной компании). Частное и государственное все более совмещалось и переплеталось, бизнес и политика плавно перетекали друг в друга. Собственность давала власть, власть давала собственность, синтез собственности и власти порождал неограниченную свободу действий и невиданные ранее возможности.

В считанные годы собственность и власть, ранее принадлежавшие тоталитарному государству, были в основном расхватаны и растащены, и уже в середине 90-х гг. владеющий и правящий класс новой России приступил к хищническому освоению взятых рубежей. Теперь объектами преступной приватизации были уже не столько имущество и должности, сколько живой труд людей и его результаты. И если владельцы заводов приумножали богатство и власть, присваивая зарплату своих работников, а затем произвольно "возмещая" ее натуральными и денежными подачками "в счет зарплаты", то банкиры-олигархи и чиновники-финансисты – присваивая, а затем распределяя (опять-таки, по собственному усмотрению, и, естественно, в свою пользу) "живые" государственные деньги (и в первую очередь – налоги). В 1996-1998 гг. наиболее действенным способом присвоения государственных денег стало "кредитование" государства посредством ГКО – краткосрочных облигаций, изобретенных в 1993 г.

Система операций с ГКО представляла собой отлаженный, высокопродуктивный и, в то же время, простой, надежный и безопасный механизм – механизм по переработке государственных денег.

Механизм ГКО работал следующим образом. Государство (а конкретно - Министерство финансов при активном участии Центрального банка) брало взаймы у коммерческих банков (но не у всяких, а только у "родных", уполномоченных - в этом-то все и дело!) крупные суммы денег (до нескольких миллиардов новых рублей в один присест). Через положенное время (в пределах одного года), собрав налоговую дань со своих подданных (в том числе, с применением прямого физического насилия!), а также вновь заняв у банков (на этот раз, может быть, у других, но, опять-таки, у "своих"), государство отдавало долг - естественно, с обусловленными процентами. А проценты эти были неимоверно, иногда просто сказочно высоки: от 20-50 до 100 и более годовых! И это в условиях практически подавленной в 1996-1998 гг. инфляции! Но что для большинства россиян сказка, то для российских олигархов - быль. С обыденной регулярностью (размещение новых ГКО и, соответственно, погашение старых, "созревших" производилось, как правило, еженедельно) процедура перекачивания государственных денег в банковские сейфы повторялась снова и снова. Таким образом, привилегированные, "породненные" с государством банки имели не только запредельно высокую, но и абсолютно гарантированную стабильную прибыль (что уже само по себе крайне подозрительно: обычно чем выше процент, тем рискованнее вложение).

Суммы, которые государство брало в долг у привилегированных банков, – вместе с неизбежным и неукротимым ростом числа последних (ведь соответствующую "уполномоченность" можно было получить "по блату" или приобрести за деньги!), вместе с богатством "уполномоченных" банкиров и их аппетитами (при изумительной простоте, огромной прибыльности, абсолютной надежности и полной безопасности такого "бизнеса"!) – неизбежно и неукротимо росли. Государство же от таких "займов" неуклонно беднело, и, наконец, летом 1998 г. наступило время, когда всех доходов федерального бюджета уже не хватало, чтобы погасить долги по ГКО.

Теневая (и главная!) сторона описанной "кредитно"-финансовой операции такова. Чиновники (служащие Минфина, Центробанка и родственных учреждений) от имени государства брали в долг у избранных банкиров (т.е. у своих родственников, приятелей и других доверенных лиц) большие деньги под большие проценты - но не для себя, а для государства. Соответственно, и расплачивались чиновники с "кредиторами" государственными деньгами (т.е. в основном деньгами налогоплательщиков). Банкиры, в свою очередь, не оставались в долгу перед чиновниками, обеспечившими столь выгодную и надежную сделку. Такой "родственный" долг мог быть возвращен как в денежно-натуральной, так и в функционально-деятельностной форме (благодарный банкир давал возможность чиновнику также провернуть выгодное дельце или заняться доходным бизнесом на стороне, способствовал продвижению по служебной лестнице, и т.д.). Кроме того, банкир мог организовать встречную услугу родственнику или, скажем, старому сослуживцу чиновника. Могли быть задействованы и более сложные схемы расчета - с участием четырех, пяти и т.д. лиц. Но суть от такого усложнения не меняется: "рука руку моет".

В то же время в сказочном финансовом мире России возможен и предельно упрощенный вариант "расчета", когда обе руки принадлежат одному человеку. Так, ГКО в больших количествах покупал у государства... государственный же (а на деле - давно "прихватизированный") Центральный банк. Это означает, что чиновники-руководители этого банка (а фактически - его совладельцы) от имени государства и для государства брали в долг крупные суммы под огромные проценты... сами у себя; соответственно, и расплачивались сами с собой - но уже не своими, а государственными деньгами.

Как видим, "кредитование" государства посредством ГКО имело – наряду с экономическим – ярко выраженное уголовное содержание, и вопрос в данном контексте состоит в том, к какому виду хищений отнести указанную "деятельность" банкиров, чиновников и чиновников-банкиров? Иными словами, что же это такое – грабеж, воровство или, может быть, мошенничество? Скорее, и то, и другое, и третье одновременно. Ведь с одной стороны, информация об уголовной подкладке ГКО в широкой прессе встречалась, причем довольно часто. С другой же стороны, эти сведения были скудны, разрозненны, противоречивы и носили характер общих фраз или малопонятных намеков. С третьей стороны, значительная часть информации о ГКО была демагогична и заведомо лжива (чиновники втолковывали народу, что займы у банкиров необходимы, чтобы рассчитаться с долгами по зарплате и пенсиям, что проценты по этим займам выплачиваются вовсе не из бюджета, а исключительно из новых займов, и т.п.). Таким образом, "кредитование" государства через ГКО – хищение (в особо крупных размерах!) отчасти явное, отчасти тайное, отчасти совершаемое путем обмана и злоупотребления доверием. Это позволяет классифицировать извлечение выгоды посредством операций с ГКО как грабеж, воровство и мошенничество одновременно. (Кстати: после "отмены" ГКО прошло более полутора лет – количество и качество общественно доступной информации о ГКО остаются прежними.)

Косвенным подтверждением наличия теневой, уголовной стороны механизма ГКО может служить факт, на который неоднократно обращала внимание пресса: государство, месяцами и годами удерживающее заработную плату врачам, учителям и даже военным (!), государство, постоянно нарушающее все и всяческие обязательства, государство, для которого вранье на каждом шагу является нормой поведения, ТАКОЕ государство НИ РАЗУ (до 17 августа 1998 г.) за всю пятилетнюю историю ГКО не задержало свои платежи банкам! Так почему же для голодающих шахтеров, рабочих оборонных предприятий, офицеров и многих других денег в казне всегда не хватает, а для банкиров деньги всегда находились, причем в необходимом количестве и точно в срок? Интересно, почему?

Еще одним косвенным свидетельством того, что в системе ГКО не все "чисто", служит тот факт, что к покупке этих облигаций допускались далеко не все желающие дать государству взаймы, а только избранные, специально уполномоченные на то банки (среди которых одни были "уполномоченнее" других) и их доверенные клиенты. Последние имели возможность приобретать ГКО через посредство своих банков (и только так!). Такие инвесторы-"любители", будучи своего рода субподрядчиками в хищнической деятельности банков-"профессионалов", получали, конечно, свою часть дохода; однако механизм взаимодействия в цепочке инвестор - банк - Минфин был отлажен таким образом, что львиную долю прибыли от вложенных в ГКО "сторонних" денег получали, как правило, банки-посредники.

Среди клиентов уполномоченных банков, вовлеченных ими в "работу" с ГКО, преобладали юридические лица - средние и мелкие банки, предприятия и организации различных форм собственности (в том числе, страховые компании и даже пенсионные фонды). Особое место среди ГКО-инвесторов занимали те федеральные внебюджетные фонды (а именно фонд социального страхования, фонд занятости населения и фонд обязательного медицинского страхования), для которых вложения в государственные ценные бумаги были предписаны законом.

В пестром "обществе" держателей ГКО оказались и крупные иностранные банки, взаимоотношения которых с российскими Минфином и Центробанком окутаны тайной и далеко не так однозначны, как в чисто российском варианте (успели ли иностранные банки поживиться на ГКО? или они здесь, наоборот, пострадавшая сторона? или и то, и другое? - широкая печать, увы, не дает достаточной пищи для ответов на эти вопросы).

Что же касается физических лиц, т.е. конкретных людей, то они (за исключением "новых русских") приобретать ГКО (даже через соответствующие банки) практической возможности долгое время не имели - из-за чрезвычайно высокой (100 тысяч новых рублей) минимально допустимой суммы займа. И лишь 10 июля 1998 г., когда отказ государства от принятых обязательств уже был предрешен, минимальная сумма займа была снижена до 10 тысяч рублей (примерно 1,5 тысячи долларов), и тем самым правом дать в долг (теперь уже безвозвратный!) тонущему государству был наделен российский "средний" класс.

Почему же только "средний"? Ведь у Минфина была реальная возможность непосредственно перед "замораживанием" ГКО разместить большое количество этих по-прежнему привлекательных облигаций среди мелких и мельчайших инвесторов "с улицы" – и тем самым провести в стране куда более массовую экспроприацию! Что ж, такой радикальный шаг (если судить по отголоскам в прессе) в Минфине рассматривался. И был, к счастью, отклонен: то ли чиновники (и их подельники-банкиры) побоялись идти на дополнительные осложнения (впереди у них были сложные и рискованные "мероприятия", связанные с "замораживанием" ГКО!), то ли просто не захотели "мелочиться" (указанные мероприятия должны были принести несравненно большие деньги!). Впрочем, чиновники могут выдвинуть и такое "объяснение": руководители Минфина, уже не уверенные в том, что государство сможет вернуть долг, решили не рисковать трудовыми сбережениями простых россиян.

Но почему же Минфин не расширил круг потенциальных владельцев ГКО раньше – например, в "благополучном" (с точки зрения власти) 1997 г.? Почему вообще этот круг был ограничен, причем ограничен изначально – постановлением правительства от 8 февраля 1993 г.? Почему своевольный Минфин, постоянно и остро нуждаясь в деньгах, в течение 5 лет неукоснительно следовал этому "странному" постановлению и продавал ГКО лишь избранным кредиторам (т.е. специально уполномоченным банкам-дилерам и – при их заинтересованном посредничестве – достаточно богатым юридическим и сверхбогатым физическим лицам)? Почему Минфин воротил нос от других покупателей? Почему он брезговал инвесторами "с улицы"? А ведь привлечением тысяч мелких "неорганизованных" кредиторов (как индивидуальных, так и корпоративных – причем без всякой на то "уполномоченности", без какого-либо посредничества и без количественных ограничений!) можно было не только увеличить суммы займов, но и (главное!) – за счет резко возросшей конкуренции между заимодавцами – уменьшить разорительный процент! Так почему же высокопрофессиональный и многоопытный (без всяких кавычек!) Минфин не воспользовался такой очевидной возможностью?

Эти вопросы журналисты и экономисты (в том числе зарубежные) задавали руководителям Минфина много раз. Чиновники что-то невнятно бормотали и... не давали ответа. А ответ прост: в олигархической России покупка ГКО (как и других по-настоящему ценных государственных бумаг) – важнейшая привилегия, суть которой – в возможности перераспределять государственные деньги в свою пользу; и эта привилегия, естественно, – привилегия для немногих!

Как видим, причины крушения денежных "пирамид" и причины остановки механизма ГКО совершенно разные: в первом случае иссякает приток новых вкладчиков, во втором - исчерпывается до дна бюджет. При этом желающих вложить свои деньги в ГКО – среди "не уполномоченных" на то и небогатых юридических и особенно физических лиц (лиц, не знающих о том, что созданная не для них "кормушка" иссякла и превратилась в ловушку, которая вот-вот захлопнется!) – по-прежнему сколько угодно.

Главное же, принципиальное отличие механизма ГКО от "пирамид" 1-й половины 90-х годов состоит в том, что ничего не подозревающая сторона-жертва была вовлечена в его работу помимо своей воли, в то время как клиенты Мавроди и других "кирпичи" в их "пирамиды" несли осознанно и добровольно, поддавшись соблазну легкого и быстрого обогащения. Каждый российский покупатель (НДС - налог на добавленную стоимость, взимаемый при покупке большинства товаров!), каждый любитель выпить (акциз - налог на спиртные напитки, взимаемый при их покупке!), каждый предприниматель (налог на прибыль!), каждый "челнок", пересекающий границу с тюком импортного ширпотреба (таможенные пошлины!), короче, каждый россиянин, сам того не подозревая, так или иначе приумножал богатство и власть немногочисленной горстки видимых и невидимых хозяев России. И хотя всем россиянам давно известно, что банкиры и чиновники оптом и в розницу расхищают страну, мало кто осознавал, что грабят, в том числе, и его лично, воруют, в том числе, и у него лично, и происходит это в каждом конкретном микрослучае буднично и незаметно - например, при покупке колбасы или водки (для справки: более половины собираемых в России федеральных налогов - это налоги с покупателей, т.е. НДС и акцизы).

Уголовная картина ГКО была бы неполной без рассказа об их криминальной кончине, которая послужила поводом для грандиозного, наглого и циничного грабежа. Банкиры-олигархи, выжав из механизма ГКО практически все, что он мог дать, еще и воспользовались его остановкой, чтобы разом грабануть всех своих клиентов – предприятия и организации различных форм собственности (от мелких торговых фирмочек до крупнейших промышленных АО), небольшие российские и крупные зарубежные банки (!), важнейшие государственные учреждения (в числе которых – налоговая служба и таможня!), внебюджетные фонды (в том числе пенсионные и страховые), наконец, множество конкретных людей, представителей того самого среднего класса, с которым оптимисты связывали свои надежды на возрождение России. Сделано это было следующим образом.

С другой стороны, могучие уполномоченные банки, ссылаясь на внезапно наступившую технологическую беспомощность (ведь вследствие "неожиданного" замораживания ГКО "коварным" государством наступил "полный паралич" расчетной системы!), прекращают или резко ограничивают все и всяческие финансовые проводки, нагло удерживая средства клиентов, предназначенные для перевода третьим лицам – государству, пенсионным и страховым фондам, партнерам по бизнесу (хотя "убегают" деньги от клиентов по этой "парализованной" системе без всяких затруднений!). Налоги и таможенные платежи, пенсионные и страховые взносы, плата за продукцию и услуги, прочие финансовые потоки, втекая в "системообразующие" банки, оттуда уже не вытекают (интересно, что присвоенные банком налоги государство считает... неуплаченными; соответственно, и наказывает за это не банк, а налогоплательщика!). "Забастовка" системообразующих банков (фактически начавшаяся не после, а до 17 августа!) порождает цепную реакцию неплатежей во всей экономике; почти повсеместно прекращается выдача зарплаты, пенсий, социальных пособий; останавливается движение средств между счетами предприятий и организаций; расчетная система в стране в самом деле парализуется (за исключением тех ее звеньев, по которым банки продолжают уводить деньги от законных получателей). Оборот в реальном секторе экономики кое-как поддерживается с помощью бартера и "черного нала"; население же перебивается на старых запасах и урожае личных огородов.

Юридические лица, имевшие неосторожность держать свои расчетные счета в олигархических банках, выкручивались кто как может. Некоторые "конторы", используя связи и влияние в финансовом и чиновно-криминальном мире, свои деньги из "проблемных" банков сразу же "вытащили". Со многими (далеко не всеми!) предприятиями и организациями банки расплатились (без какой-либо компенсации потерь!) через месяц-два в ходе так называемых "расшивок неплатежей" (эти "расшивки" были организованы ЦБ и Минфином по следующей технологии: комбанки рассчитываются с клиентами деньгами из своих фондов обязательных резервов, которые хранятся в ЦБ; ЦБ же эти фонды вскоре пополняет – то ли под видом выкупа у банков их "замороженных" ГКО, то ли под каким-либо иным "соусом"; таким образом, фактическим плательщиком банковских долгов оказывается государство). В то же время тысячи предприятий и организаций, не охваченных "расшивками", понесли огромные безвозвратные потери; многие из них разорились. Тысячи мелких фирм прекратили свое существование, не дожив до "расшивок". Разорились сотни небольших банков (в основном провинциальных), корреспондентские счета которых были заблокированы в московских банках-гигантах; вместе с умершими банками пошли на дно и многие их клиенты. Огромные безвозвратные потери – из-за недополученных ("недопереведенных" и присвоенных олигархами) налогов и взносов – понесли также бюджеты всех уровней и внебюджетные фонды.

Среди "наказанных" олигархами юридических лиц оказались также и их основные (наряду с ЦБ) кредиторы – крупнейшие иностранные банки. Борьба этих "акул" мирового капитализма за возвращение своих денег пока в целом безуспешна – интересы олигархов активно защищаются российским правительством не только на внутренних, но и на внешних фронтах (вот самый яркий пример: 17 августа 1998 г. кабинет С. Кириенко, заявляя о прекращении выплат по ГКО и желая "хоть как-то" загладить свою "вину" перед банкирами, одновременно объявляет трехмесячный "мораторий" на возврат кредитов зарубежным банкам; тем самым "молодые реформаторы" – попирая как законы рынка, так и законы России – не только официально разрешают российским банкирам существенно повременить с возвращением миллиардных долгов Западу, но и... запрещают им отдавать эти долги в срок; некоторые олигархи – очевидно, люди смелые – громко возмущаются столь грубым вмешательством государства в частный бизнес, однако и они вынуждены подчиниться строгому приказу; впрочем, самые смелые, не желая разрывать отношения с западными банкирами, понемногу и втихую им все-таки платят – но знающее об этом государство проявляет снисходительность и не наказывает ослушников)... Так Запад на практике познает специфические особенности взлелеянного им новорусского "капитализма".

Еще одна категория ограбленных олигархами юридических лиц – российские корпоративные вкладчики (небольшие банки, промышленные предприятия, торговые фирмы, и т.д.). Их вклады (депозиты) в "системообразующих" банках исчезли практически без остатка.

Но, может быть, банкиров следует все же и пожалеть? Ведь в результате "неожиданного" замораживания ГКО "коварным" государством они "потеряли" огромные деньги! Сначала - несколько слов по поводу "неожиданности" и "коварства". Во-первых, прекращение выплат по ГКО могло быть неожиданным для кого угодно, но только не для наших олигархов: уж кто-кто, а они знали (не могли не знать!), в каком плачевном состоянии находится опустошенная ими казна. Во-вторых, видеть в государстве враждебную олигархическим банкам силу (и вообще - принципиально иную, по отношению к этим банкам, силу) было бы большой натяжкой: ведь высшие чиновники-финансисты и связанные с ними множеством нитей банкиры-олигархи - одна, пусть и не очень дружная семья с общими, по большому счету, интересами.

Ну а теперь – насчет "потерянных" банкирами денег. Можно не беспокоиться: "свои" деньги банкиры давно вернули, и вернули с лихвой.

Во-вторых, пользуясь всесторонней поддержкой и защитой "своего" государства, "пострадавшие" банки присвоили значительную часть средств своих вкладчиков, кредиторов и других клиентов (в то время как другая часть этих средств была банками надолго удержана, что при высокой инфляции почти равносильно присвоению). В-третьих, воспользовавшись резким (к тому же неравномерным) падением курса рубля и своим монопольным положением на денежном рынке, супербанки провели чрезвычайно выгодные операции с валютой (в частности, дешево скупили ее до "кризиса" и в первые его дни и дорого распродали 2-3 месяца спустя). Были задействованы также и другие специфически-банковские методы "восстановления справедливости".

Итак, к лету 1998 г. механизм ГКО набрал бешеные обороты и высасывал из страны последние соки. Достаточно сказать, что ежемесячные выплаты по ГКО в мае-июле 1998 г. составляли 25-35 миллиардов новых рублей – при ежемесячном сборе налогов не более 20 миллиардов рублей! То есть государство отдавало кучке банкиров больше, чем было в состоянии выбить из всех своих подданных (а выбивало оно в эти месяцы – энергичными стараниями налогового министра Б. Федорова – изо всех сил)! В том, что выплаты по ГКО превышали текущие налоговые поступления в федеральный бюджет, нет ничего сверхъестественного: ведь правительство С. Кириенко погашало "созревшие" ГКО не только за счет налоговых сборов – в ход шли также другие доходы федерального бюджета, золотовалютные резервы страны, иностранные кредиты, средства от продажи новых порций ГКО. Суммарный же государственный долг по ГКО исчислялся в сотнях миллиардов рублей (на 17 августа 1998 г. этот долг, по словам министра финансов М. Задорнова, составлял 250 миллиардов рублей) – при запланированных (сильно завышенных) доходах федерального бюджета на 1998 г. в размере 370 миллиардов рублей!

Казалось бы, укрощение этого страшного и губительного механизма должно было подействовать на экономическое здоровье России самым благоприятным образом; казалось бы, деньги, не отданные банкирам, должны были пролиться золотым дождем на бюджетников и пенсионеров; казалось бы, деньги, которые банкиры успели "заработать" на ГКО, должны были – за отсутствием более выгодного применения – хлынуть в производство ("реальный сектор"); казалось бы, ... . Однако ничего подобного не произошло. Хуже того, произошло нечто прямо противоположное: в результате "замораживания" ГКО денежно-финансовая система страны рухнула, экономика зашаталась (и устояла лишь потому, что ее производственный сектор давно уже бартерный и почти безденежный); резко ухудшилось материальное положение миллионов россиян: многие бедные (из-за роста цен и потери работы) стали нищими, средний класс, лишившись своих сбережений в банках и возможности заниматься рентабельным бизнесом, начал таять на глазах; бюджетники же и отечественные товаропроизводители, во имя которых якобы и была затеяна ревизия ГКО, как были без зарплат (первые) и инвестиций (вторые), так и остались.

Выходит, экономика России в течение нескольких лет худо-бедно, но держалась на исправном функционировании механизма ГКО; остановка этого хищного и прожорливого механизма оказалась для нее куда более губительной, чем его работа. Но если устранение ГКО из экономики ведет к ее развалу, значит, этот "заемный" инструмент в экономическом теле – нечто жизненно важное, скелетоподобное, структурообразующее. А ведь сущность-то "инструмента", как мы видели, – уголовная! Приходится признать, что грабеж, воровство и мошенничество, составляющие (в своем уродливом синтезе) суть операций с ГКО, – важнейшие атрибуты, системообразующие факторы современной российской экономики, факторы, неотъемлемо вошедшие в ее плоть и кровь, факторы, без которых она жить не может. ЭКОНОМИКА СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ – И НЕ РЫНОЧНАЯ, И НЕ ПЛАНОВО-РАСПРЕДЕЛИТЕЛЬНАЯ; ОНА – КРИМИНАЛЬНАЯ, МОШЕННИЧЕСКАЯ, ГРАБИТЕЛЬСКО-ВОРОВСКАЯ! Эта истина известна, в общем-то, давно. Но никогда еще – до августа 1998 г. – она не проявляла себя столь ярко, в таком концентрированном виде. Для России и ее криминальной экономики наступил редкий по выразительности момент истины.

Итак, несоблюдение юридических норм является в современной России важнейшей экономической (и не только экономической!) нормой. Откуда взялась и на чем держится такая "ненормальная", противоправная, "противовсехзаконная" норма? Может быть, законы в России плохие? Бестолковые? Противоречивые? Невыполнимые? Антирыночные? Нет, российские законы в целом не так уж и плохи (а Гражданский кодекс, т.е. фундаментальный свод законов, регулирующих экономические отношения, так и вовсе хорош: четок, целен, конкретен, и духом и буквой соответствует требованиям современной рыночной экономики). Беда не в качестве законов, а в том, что они (даже самые "хорошие") в огромном большинстве случаев не исполняются и нарушаются; всегда же соблюдается лишь один "закон" – закон силы (остальные же законы соблюдаются лишь тогда и постольку, когда и поскольку ему не противоречат). В чем же причины всеобщего отрицания и попрания права? С одной стороны, они коренятся в глубинах российской и советской истории, с другой стороны, – тесно связаны с "реформами" 90-х гг. Одна из важнейших причин тотального правового нигилизма состоит, на мой взгляд, в фактическом отсутствии собственности (не частной собственности, а собственности вообще, собственности как таковой!), уничтоженной в самом начале псевдолиберальных "реформ" (по преступному недомыслию одних "первореформаторов" и корыстному злому умыслу других). Об этом мы подробно поговорим ниже; здесь же остается добавить, что общественное сознание "свободной" и "демократической" России отражает господство описанной антиюридической нормы вполне адекватно: повсеместные, хронические и грубые нарушения всех и всяческих (касающихся отнюдь не только экономики!) правовых норм (да что там говорить – любые чудовищные преступления!) воспринимаются обществом как самое обычное, нормальное, заурядное дело (соответственно, в следовании закону общественное мнение склонно видеть нечто ненормальное, противоестественное и потому подозрительное).

Возвращаясь к главной теме нашего повествования, констатируем, что по меркам криминальной экономики современной России преступное "кредитование" государства посредством ГКО – явление совершенно нормальное и вполне естественное. Именно так, спокойно и без надрыва, воспринимали (и воспринимают) операции с ГКО экономисты и политологи, журналисты и обыватели. В то же время преступный бизнес банкиров и чиновников с ГКО – явление в масштабах "реформированной" России нерядовое. Этот бизнес – из-за своего беспрецедентного размаха и особого места его участников (олигархических банков, Центробанка и Минфина) в финансово-экономической системе страны – в течение нескольких лет был главным структурообразующим фактором, основным, ведущим рабочим механизмом криминальной экономики России. Неудивительно, что резкая и ничем не сбалансированная остановка этого механизма имела для страны столь тяжелые последствия.

Серьезными экономическими факторами являются также другие формы уголовного поведения: бандитско-чиновничий рэкет (особенно велика его роль в малом бизнесе), запугивание и прямое насилие вплоть до убийства (наиболее результативные приемы конкурентной борьбы), массовый подкуп чиновников, систематический уход от налогов (своеобразная форма противодействия расхитителям бюджета), и многое, многое другое...

Что же получается: с криминалом плохо, при его неграмотном, непродуманном устранении – еще хуже?! Увы, в большинстве случаев – так и есть. Потому что ЭКОНОМИКА СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ НЕ ПРОСТО КРИМИНАЛИЗОВАНА; ОНА КРИМИНАЛЬНА НАСКВОЗЬ, КРИМИНАЛЬНА ПО ВСЕЙ СВОЕЙ ПРИРОДЕ, ПО САМОЙ СВОЕЙ СУТИ. Российская экономика криминальна в целом, криминальны все (или практически все) ее структурные компоненты, криминальны все (или практически все) ее рабочие механизмы. Образно говоря, это уже не ржавая машина, это – машина из ржавчины, сама ржавчина! В ТАКОЙ экономике препятствовать работе любого сколько-нибудь значимого криминального механизма, а тем более останавливать и разрушать такой механизм – без адекватных (причем своевременных и действенных!) созидательных мер профилактического, замещающего и приспособительного характера – значит наносить ущерб самой экономике, экономике как таковой; выводить же из строя структурообразующий, ведущий криминальный механизм – без указанной профилактики, компенсации и адаптации – значит наносить удары по скелету экономики, по основным принципам ее существования. Что, собственно, и произошло в августе 1998 г., когда криминальная экономика России была до основания потрясена и чуть было не рухнула в результате неграмотной и непродуманной остановки ее ведущего криминального механизма – механизма ГКО.

Подведем итоги.

Таковы наиболее общие (своего рода внешние) причины августовского обвала 1998 г.

Чтобы понять наиболее общие ("внешние") причины августовского обвала, нам пришлось ознакомиться (соответственно, в самых общих чертах) с криминальной экономикой современной России. Чтобы разобраться в конкретных ("внутренних") причинах этого обвала (в том числе ответить на вопрос, почему механизм ГКО оказался столь значимым и критичным фактором российской экономики), нам придется поближе познакомиться с олигархическими банками и самими олигархами...

Итак, олигархические ("уполномоченные", они же "системообразующие") банки. Какое место в экономической (и политической) системе России занимали эти привилегированные, "породненные" с государством учреждения к началу интересующих нас событий? В чем состояла их экономическая (и политическая) роль? Каковы были их общественные функции? Место – выдающееся! Роль – огромная! Функции – важнейшие и самые разнообразные!

Другая важнейшая функция олигархических банков – финансовое (расчетно-кассовое) обслуживание значительной части субъектов российской экономики. В числе клиентов этих банков – десятки тысяч частных, полугосударственных и государственных(!) предприятий и организаций (среди которых – практически все крупные промышленные предприятия России). Проводка платежей, перевод налогов, пенсионных взносов и государственных дотаций, выдача зарплаты – короче, все расчеты между наиболее значимыми хозяйствующими субъектами России, между этими субъектами и бюджетами разных уровней (а также внебюджетными фондами), между субъектами и их работниками – производятся "системообразующими" банками. На вкладах (депозитах) в этих же банках держат свои свободные средства богатые предприятия и зажиточные граждане. Эти же банки (наряду с государством) являются основными заемщиками и заимодавцами в стране: получая щедрые кредиты от ЦБ (т.е. от государства!) и крупнейших зарубежных банков, олигархические банки, в свою очередь, активно кредитуют друг друга, федеральный (ГКО!) и региональные бюджеты (т.е. все то же государство!), местные бюджеты, средние и малые банки, торгово-посреднические фирмы, промышленные предприятия (впрочем, кредитные вложения "системообразующих" банков в материальное производство относительно невелики: основная часть их средств "крутится" в бюджетной и торгово-финансовой сферах).

Однако олигархические банки – не только средоточие денежно-финансовой жизни страны. Они (напоминаю, что речь идет о лете 1998 г.!) – неотъемлемая, притом важнейшая, структурообразующая часть ее экономической (и политической) системы. С одной стороны, находясь во главе огромных и могущественных финансово-промышленно-информационных "империй", олигархические банки являются владельцами и совладельцами сотен средних и малых банков, тысяч промышленных и транспортных предприятий, десятков газет, телеканалов и других средств массовой информации (формально власть "системообразующих" банков над этими объектами реализуется через владение контрольными и значительными пакетами их акций). В составе олигархических империй – самые динамичные провинциальные банки, самые продуктивные предприятия России, самые популярные общероссийские СМИ. В сфере влияния этих империй – наиболее крупные и значимые полугосударственные образования: полугосударственные банки (например, Сбербанк), полугосударственные предприятия (например, "Аэрофлот"), полугосударственные СМИ (например, ОРТ). С другой стороны, сами являясь (в большинстве случаев) огромными акционерными обществами, олигархические банки формально находятся в совместной собственности десятков и сотен предприятий и организаций, а также многих тысяч частных лиц; в число формальных собственников некоторых уполномоченных банков входит и государство (такая распределенная "собственность" находит выражение в том, что российские и иностранные юридические и физические лица, а также – в некоторых случаях – РФ и ее субъекты владеют теми или иными пакетами акций этих банков).

Выгодна ли для предприятия принадлежность к процветающей олигархической империи? Для владельцев (точнее, субвладельцев) предприятия – в большинстве случаев, да. Ведь они приобщаются к огромному имперскому пирогу (в частности, получают возможность покупать обеспеченные дивидендами акции "столичного" банка империи, брать в нем льготные ссуды, выгодно и надежно хранить свои средства, "вкладываться" через этот банк в ГКО, и т.д.). Для самого же предприятия принадлежность к олигархической империи, как правило, тягостна и в конечном счете разорительна; ничего хорошего не несет она и его работникам. Ведь главная цель олигархического банка – как можно быстрее выжать из своих предприятий как можно больше денег (понятно, что при таком подходе инвестиции в оборудование, технологию и "человеческий фактор" если и делаются, то "со скрипом" и лишь для минимального поддержания производства – ни о каком его развитии не может быть и речи).

Прежде всего, это ведущие менеджеры банка, осуществляющие в нем исполнительную власть: члены Правления, руководители филиалов и основных структурных подразделений; огромную роль играет председатель Правления или президент. Во-вторых, это видные деятели законодательной власти банка, входящие в его Совет директоров (иначе – Наблюдательный совет): крупные индивидуальные акционеры, ведущие менеджеры основных корпоративных акционеров, а также чиновники высокого ранга, представляющие госпакет акций банка (если таковой есть); важную роль в большинстве случаев играет председатель Совета директоров. В-третьих, это крупные (а иногда и мелкие) индивидуальные акционеры, не входящие в официальные властные органы банка, однако по тем или иным причинам близкие к ним (например, ведущие менеджеры и другие субвладельцы принадлежащих банку предприятий). И наконец, нельзя не упомянуть о закулисных влиятельных лицах, которые формально никакого отношения к банку не имеют, но принимают активное участие в выработке его политики и дележе добычи (такими закулисными совладельцами часто являются руководители ЦБ и Минфина).

Как видим, личные средства банкира практически неотделимы от средств его банка, средства банка – от средств его клиентов, в том числе от средств его главного клиента – государства. Аналогичную картину наблюдаем мы и в других крупных акционерных обществах России: личное в них переплетается и сливается с "общественным" (корпоративным), которое, в свою очередь, – через госпакеты акций, механизмы лицензирования, квотирования, дотирования, налогообложения (и "налогоосвобождения"!) – переплетается и сливается с государственным (государственное же во всех случаях практически неотделимо от личного, чиновничьего). Переплетение и слияние владельческих интересов и возможностей происходит не только "по вертикали" (т.е. по линии индивидуум – корпорация – государство), но и по многочисленным "горизонталям": зона влияния одного неформального владельца плавно и незаметно переходит в зоны влияния других (естественно, порождая постоянные и острые столкновения между ними); владения одного АО причудливо переплетаются и сливаются с владениями других (да и сами эти "общества" зачастую неотделимы друг от друга). И "вертикальные", и "горизонтальные" "проникновения" и "слипания" имеют, как правило, теневой, неформальный, внеюридический характер; более того, эти "накладки" почти всегда криминальны и к тому же криминогенны (т.е. "криминальнозаразны").

Но ведь четкое объективное разделение и недвусмысленное субъективное различение "своего" и "чужого", относительная стабильность этих категорий в пространстве и во времени, их юридический, правовой, узаконенный статус – первейшие и главнейшие атрибуты собственности (частной, государственной, любой)! Таким образом, псевдолиберальные "реформы", важнейшая официальная цель которых состояла в возрождении и развитии частной собственности, УНИЧТОЖИЛИ СОБСТВЕННОСТЬ КАК ТАКОВУЮ. Будучи "разгосударствленной", собственность в России не стала частной, не стала она и никакой другой: лишившись основных своих атрибутов, она распалась, растворилась, фактически исчезла. От собственности остались слабо связанные с действительностью названия, титулы, ярлыки. На деле же ее заменила неустойчивая, текучая и гремучая смесь взаимопроникающих внеюридических владений. ФАКТИЧЕСКОЕ ОТСУТСТВИЕ СОБСТВЕННОСТИ, т.е. правовой, однозначной и устойчивой власти конкретных субъектов над конкретными объектами – ФУНДАМЕНТ КРИМИНАЛЬНОЙ ЭКОНОМИКИ РОССИИ. Одновременно это и самый мощный ее криминогенный (т.е. криминалопорождающий) фактор: на криминальном фундаменте может вырасти и стоять лишь криминальное здание.

ФАКТИЧЕСКОЕ ОТСУТСТВИЕ СОБСТВЕННОСТИ – это то сущностное, глубинное, что отличает современную российскую экономику как от экономики административно-командной, социалистической (где господствует собственность государственная), так и от экономики рыночной, капиталистической (где преобладает собственность частная); иными словами, сущностное отличие современной российской экономики как от экономики социалистической, так и от экономики капиталистической состоит в том, что и при социализме и при капитализме собственность (та или иная) есть, при российском "криминализме" (по недоразумению часто именуемом "диким капитализмом") – собственности нет (никакой!).

ФАКТИЧЕСКОЕ ОТСУТСТВИЕ СОБСТВЕННОСТИ – это еще и главная причина, по которой "дикий российский капитализм" сам по себе никогда не перерастет в "капитализм цивилизованный" (на что все еще надеются некоторые интеллигенты-оптимисты): ведь даже самый "дикий" западный капитализм прочно базировался на институте собственности ("дикость" же этого капитализма как раз и состояла в массовых посягательствах на собственность, но на собственность отдельных лиц, отдельных социальных слоев и отдельных народов – на собственность же как таковую "дикие" западные капиталисты, в отличие от диких российских "реформаторов", никогда не покушались).

Что же касается бывшего собственника – советского тоталитарного государства, то его в нынешней России заменили "сильные" (на "новорусском" жаргоне – "крутые") люди, т.е. лица, реально (а не по праву!) имеющие достаточно большие возможности сколько-нибудь длительное время и преимущественно по своему усмотрению существенным образом воздействовать на более или менее определенное имущество и более или менее определенные деньги. При отсутствии четких и стабильных, законных и общепризнанных границ с "чужим", при отсутствии законных и общепризнанных, однозначных и устойчивых прав на "свое", эти лица реализуют свои владельческие возможности (не только по отношению к условно "чужому", но и по отношению к условно "своему"!) естественными и неизбежными в таких условиях криминальными, хищническими (к тому же интенсивными и ускоренными!) методами, полагаясь не на силу закона, а на закон силы – единственный "закон", неукоснительно соблюдаемый в современной России. Творцами и ревнителями этого закона (наряду с другими представителями владеющей и правящей верхушки) являются банкиры-олигархи – самые сильные из всех "сильных" людей России 1998 года...

Как же олигархи используют свои безграничные (в прямом и переносном смыслах) денежно-финансовые возможности? Куда они вкладывают (или на что тратят) – под занавес эры ГКО – "свои", т.е. банковские, государственные и прочие оказавшиеся в их руках деньги?

Наконец, огромные средства олигархи вкладывают в свое светлое зарубежное будущее (впрочем, почему "будущее"? – многие олигархи уже давно фактически живут за границей, бывая в России лишь наездами; за границей живут и их семьи, учатся и работают их дети). Чтобы достойно обеспечить свое настоящее и будущее, олигархи переводят деньги в иностранные банки, скупают акции иностранных компаний, учреждают за рубежом свои фирмы, покупают там землю и особняки. Зарубежные операции олигархов носят преимущественно нелегальный характер и осуществляются, как правило, при посредничестве подставных лиц и подставных фирм. Тем самым олигархи переносят на западную почву криминальные приемы и методы, многократно отработанные ими в России. Однако судьба уплывших за границу "банкирских" денег разительно отличается от судьбы денег, оставшихся на родине. Ведь в конечном счете значительная часть внутрироссийских средств олигархов непроизводительно потребляется (образно говоря, проедается), не принося никакой пользы российской экономике (конечно, "проедаются" эти огромные деньги не только банкирами – но и "их" чиновниками, их сотрудниками-соучастниками и слугами). И только средства, переведенные в западные банки, вложенные в западные фирмы и их ценные бумаги, начинают работать на экономику – правда, не российскую, а западную. Что же касается "банкирских" денег, возвращающихся в Россию под видом "западных инвестиций", то эти вложения не только не поднимают российские заводы, но, наоборот, способствуют их окончательному разорению – к радости западных промышленников-конкурентов.

В то же время наши банкиры могут "расщедриться" и выделить льготный кредит какому-либо городу или региону, или "подкинуть" денег рабочему профсоюзу, или вдруг за "свой" счет расплатиться с бюджетниками и пенсионерами чуть ли не всей страны, или сделать богатое пожертвование на культурные или культовые нужды. Зачем? Затем, чтобы манипулировать общественным мнением, направлять в "нужное" русло ход политической борьбы и воздействовать на исход избирательных кампаний. С этими же целями олигархи скупают (как правило, в виде контрольных пакетов акций) ведущие газеты и журналы, популярные телеканалы и радиостанции; большие деньги идут также на приобретение соответствующих технических средств (типографий, радио- и телепередатчиков, ретрансляторов и даже спутников).

Явные и легальные "общественно-политические" вложения олигархов дополняются вложениями тайными и криминальными (к такого рода "инвестициям" можно отнести подпольное финансирование избирательных кампаний "своих" кандидатов, сбор и распространение "компромата" на кандидатов "чужих", и т.д.). Таким образом, деньги олигархов превращаются не только в новые деньги: немалые средства трансформируются во власть – над городами, регионами, страной в целом (достаточно упомянуть о решающей роли олигархов в победе Б. Ельцина на президентских выборах 1996 г.). Впрочем, купленная за деньги власть – ценная уже сама по себе – почти всегда окупается материально и приносит олигархам новые деньги...

Вернемся, однако, к олигархическим банкам и все тем же ГКО. Ведь нас по-прежнему интересует, почему резкое "замораживание" последних в августе 1998 г. привело к крушению российских финансов и глубочайшему экономическому (и политическому) кризису. Бросим же обобщающий взгляд на то, как развивались события в кульминационной и финальной фазах истории ГКО.

Механизм ГКО неизбежно и неукротимо раскручивается (т.е. суммы, которые государство берет в долг у "своих" банков, а затем, с соответствующим "наваром", отдает, неотвратимо растут) – из-за неизбежного и неукротимого роста числа допущенных к "кормушке" банков, из-за неуклонного роста богатства банкиров и ничем не ограниченного роста их аппетитов. По мере раскручивания механизма ГКО такая форма "кредитования" государства становится основной и наиболее прибыльной сферой деятельности олигархических банков (и, соответственно, самих олигархов). Прочие банковские операции (иные формы кредитования, финансовое обслуживание бюджета и предприятий, привлечение вкладов и займов, и т.д.) превращаются для банков и банкиров в подсобное – по отношению к операциям с ГКО – средство (прежде всего как источник денег, на которые ГКО покупаются). По мере же того, как механизм ГКО переходит на самоподпитку (т.е. основным источником денег для приобретения новых ГКО становится часть выручки от погашения старых), всякая "работа" олигархических банков с клиентами, не связанная напрямую с работой механизма ГКО, и вовсе превращается в ее банальное прикрытие. Когда механизм ГКО, исчерпав ресурсы страны, останавливается, надобность в такой "крыше" отпадает. Зато появляется прекрасный повод ограбить саму "крышу" (точнее, ее кредитовую, деньгоносную часть – вкладчиков, кредиторов, клиентов). Олигархические банки прекращают или резко ограничивают все выплаты и проводки (причем многие банки делают это уже 10-15 августа!); корпоративных вкладчиков и зарубежных кредиторов посылают куда подальше (последних – ссылаясь на объявленный правительством "мораторий"); индивидуальных вкладчиков (как самых беспокойных и надоедливых) "уступают" государству; клиентов, находящихся на финансовом обслуживании, бросают на произвол судьбы (присвоив все оказавшиеся на их счетах средства). Финансы огромной страны рушатся, круги от обвала идут по всей экономике; разражается кризис общенационального масштаба.

Так в чем же дело? Разве не понимают олигархи, что разрушая финансово-экономическую (и политическую) систему России, они рубят сук, на котором сидят? Понимают! Но очень своеобразно... Исчерпав возможности механизма ГКО и не видя достойной (по масштабу и надежности) системной замены (замены, по отношению к которой работа с клиентурой могла бы послужить такой же ширмой, какой она была по отношению к ГКО), олигархи сознательно предпочли разовый (зато тотальный!) грабеж клиентов – со всеми тактическими и стратегическими издержками для себя – многократному и длительному (но сравнительно неэффективному) хищническому "использованию" этих клиентов в туманной "послеавгустовской" перспективе (к некриминальной же финансовой деятельности наши банкиры приспособлены слабо). Более того, ведущие олигархи – очевидно, полагая, что с помощью "доавгустовских" ГКО-банков взять с этой страны (в привычных масштабах!) больше нечего – пустили "в расход" не только своих клиентов (а с ними – и всю денежно-финансовую систему России), но и свои супербанки, растащив и спрятав (от ограбленных клиентов и друг от друга) их средства и лучшие активы (причем наиболее проворные банкиры сделали это загодя, еще до 17 августа!). Таким образом, ведущие олигархи, завершив беспрецедентное ограбление страны посредством ГКО, не только громко хлопнули дверью (ограбили клиентов и спровоцировали общенациональный кризис), но и сожгли (собственноручно и сознательно!) за собой мосты (опустошили, растащили и фактически уничтожили свои банки). В то же время эти банкиры остались при огромных деньгах и сохранили надежду с их помощью построить со временем другие мосты – не менее деньгоносные, чем "доавгустовские" ГКО-банки...

Оправдались ли надежды олигархов? Пока, к счастью для России, нет. Так, может быть, разоряя свои супербанки и выжимая последние жизненные соки из клиентов, олигархи погорячились? Может быть, хорошо подумав и осмотревшись, они смогли бы найти адекватную замену ГКО еще тогда, в августе 1998 г. – с использованием как своих старых, "домашних" банков, так и их прирученной клиентуры (хотя бы в качестве все той же ширмы)? Вряд ли! Ведь такой обильный и бесперебойный источник доходов, как механизм ГКО, на дороге не валяется! Во всяком случае, все другие известные на сегодняшний день и уже опробованные криминальные технологии (как банковские, так и небанковские) существенно уступают механизму ГКО по своей эффективности и надежности. Рискну предположить (и в то же время надеюсь), что система ГКО – вообще уникальное и неповторимое достижение криминальной мысли новейшей России. Впрочем, российские олигархи – народ вдумчивый и целеустремленный, упорный и настойчивый; так что напряженный поиск адекватных заменителей ГКО продолжается (причем продолжается беспрепятственно)...

Подведем итоги.

Таковы конкретные (своего рода внутренние) причины августовского обвала 1998 г. (каждая такая причина конкретизирует и как бы раскрывает изнутри соответствующую причину из списка наиболее общих, "внешних" причин, данных в конце предыдущего раздела).

Оторвав от олигархических банков денежно-финансовую систему, правительство должно было принять меры к ослаблению зависимости от этих банков и других секторов экономики. С этой целью потребовалось бы выкупить у олигархов наиболее крупные их "участия" в важнейших промышленных и транспортных предприятиях. Кроме того, было бы желательно выкупить какие-то пакеты акций самих банков и тем самым попытаться снизить вредоносность "системообразующих" банков изнутри. Одновременно правительство должно было принять меры к ослаблению общественного и политического влияния этих банков, для чего пришлось бы, как минимум, выкупить у олигархов наиболее популярные общероссийские СМИ.

Однако надежно обезопасить страну от хищных олигархических банков было бы возможно лишь в том случае, если бы удалось надежно обезвредить (причем обезвредить экономически) самих олигархов, т.е. направить их деньги, способности и энергию в какое-либо другое, "мирное" русло. Кроме того, потребовалось бы обезвредить (на этот раз политически) правительственных ГКО-финансистов. А для этого... Короче, чтобы предотвратить обвал, связанный с кончиной ГКО, нужно было провести в стране (ее экономике, государстве и обществе) глубокие, системные и последовательные антикриминальные преобразования. А затем... – затем можно было бы судебным путем попытаться доказать преступность механизма ГКО как такового и, при положительном решении, отказаться от выплаты соответствующих долгов (естественно, сделав исключения для внебюджетных фондов – невольных соучастников криминальных банков-дилеров, а также тех держателей ГКО, вина которых неочевидна или незначительна – малых предприятий, других мелких инвесторов, может быть, некоторых иностранных банков).

Однако кто бы мог (в 1998 году!) организовать и возглавить антикриминальные реформы? В. Черномырдин? Но ведь он – один из выдающихся криминаторов России, именно его подпись стоит под документом, давшем жизнь изначально преступному механизму ГКО! С. Кириенко? Увы... Для глубинных и системных антикриминальных преобразований "главный молодой реформатор" – человек, по своим личным и профессиональным качествам абсолютно неподходящий... Да и кто бы ему позволил... К тому же отведенных Кириенко пяти месяцев для каких-либо серьезных реформ было явно недостаточно...

Таким образом, предотвратить обвал в сложившихся условиях было практически невозможно. Однако смягчить удар и сгладить его последствия было хотя и трудно, но достаточно реально! Что же конкретно должно было делать (и чего не должно было делать) правительство С. Кириенко для достижения этой цели?

Прежде всего, ни в коем случае (в эти последние перед кончиной ГКО месяцы!) не следовало расширять круг потенциальных владельцев ГКО, тем более за счет небогатых индивидуальных инвесторов (как это было сделано 10 июля); наоборот, нужно было попытаться сузить этот круг за счет мелких фирм и небольших предприятий, пенсионных и страховых фондов, может быть, некоторых других категорий инвесторов-"субподрядчиков". По отношению же к олигархическим банкам и другим основным участникам ГКО-деятельности (опять-таки, в эти последние для ГКО месяцы!) была бы уместна следующая политика. Во-первых, не нужно было ограничивать продажу очередных порций ГКО такого рода покупателям – наоборот, нужно было сбывать их этой публике как можно больше и по любой цене, делая, таким образом, заведомо безвозвратные "долги" (Кириенко же, мечтающий расплатиться с долгами и в дальнейшем "жить по средствам", ограничил новые заимствования и, соответственно, увеличил изъятия из умирающего бюджета). И во-вторых, о прекращении выплат по ГКО вообще не следовало заявлять (как это было сделано 17 августа) – перестать платить нужно было явочным порядком, причем не сразу, а постепенно (дробя выплаты на части, устраивая перебои, устанавливая очередность, и т.д. – как это делают с учителями, офицерами и другими бюджетниками); в результате механизм ГКО был бы остановлен не правительством, а самими банкирами – но не так резко и с меньшими потерями для страны.

Таким образом, перед неизбежной остановкой механизма ГКО правительство – по отношению к олигархическим банкам (и их "новорусскому" окружению) – должно было действовать по формуле "как можно больше размещаю – как можно меньше погашаю" (Кириенко же, наоборот, ограничил размещение и из последних сил – своих и страны – погашал); иными словами, правительству – по отношению к банкирам-преступникам (и их активным соучастникам) – не следовало вести себя честно; наоборот, оно должно было всячески пытаться их обмануть (Кириенко же, вплоть до 17 августа, был с этой "компанией" честен – за счет России, ее экономики и ее народа). С другой стороны, накануне неизбежного обвала правительство должно было сделать все возможное, чтобы обезопасить мелких инвесторов; Кириенко же, наоборот, увеличил число жертв ГКО именно за счет этой категории их потенциальных владельцев. Кроме того, правительство обязано было в максимально возможной степени смягчить удар для социально значимых участников ГКО-деятельности – страховых компаний, пенсионных фондов и т.п. организаций; тем более правительство должно было позаботиться о невольных участниках этой деятельности – федеральных фондах социального страхования, занятости населения и обязательного медицинского страхования; Кириенко же бросил их всех на произвол судьбы (кстати, многие социально значимые инвесторы, в том числе упомянутые "инвесторы поневоле" добились-таки льготных условий "реструктуризации" ГКО – но уже от другого правительства, правительства Примакова).

Как видим, С. Кириенко – самый "умный", самый "мужественный" и самый "решительный" из всех "молодых реформаторов" – не сделал (очевидно, и не пытался сделать) ничего из того, что можно и нужно было сделать, и в то же время сделал много такого, чего делать не следовало (что же касается перевода в Казначейство некоторых расходов федерального бюджета, то эти внесистемные и запоздалые меры – при соответствующем системном подходе полезные и необходимые в стратегическом плане – в условиях быстро нарастающего краха были тактически бесполезными). В результате Кириенко не только не смягчил последствия неминуемого обвала, но, напротив, эти последствия в значительной степени усугубил.

Такая негодная политика главного "молодого реформатора" не была следствием какого-либо злого умысла с его стороны; эта политика органично вытекала из его в корне ошибочного представления о российской экономике как об экономике переходной от административно-командной ("социалистической") к рыночной ("капиталистической") – в то время как КРИМИНАЛЬНАЯ РОССИЙСКАЯ ЭКОНОМИКА КРАЙНЕ ДАЛЕКА КАК ОТ "СОЦИАЛИЗМА", ТАК И ОТ "КАПИТАЛИЗМА", ПРИЧЕМ НАХОДИТСЯ НЕ ГДЕ-ТО МЕЖДУ НИМИ, А ДАЛЕКО В СТОРОНЕ, ЛУЧШЕ СКАЗАТЬ – В ДРУГОМ ИЗМЕРЕНИИ. Абсолютное непонимание и, соответственно, полное игнорирование криминальной природы российской экономики ее временным начальником неизбежно привели к тому, что все усилия последнего, субъективно (и по "науке") направленные к увеличению рыночности отечественной экономики, объективно лишь усиливали и закрепляли ее криминальность (так, искреннее стремление Кириенко наладить сбор налогов, ограничить государственные расходы и государственные заимствования, расплатиться с долгами и начать, наконец, "жить по средствам" – идея, сама по себе, вполне рыночная; однако попытка реализовать эту идею в условиях криминальной экономики, ничуть не приблизив Россию к рынку, нанесла ей огромный экономический ущерб и далеко продвинула по пути криминальной эволюции – эволюции в никуда).

В своем заблуждении относительно сути российской экономики С. Кириенко отнюдь не одинок. Многие политики, экономисты, предприниматели, журналисты, обыватели склонны рассматривать российскую экономику как рыночную (капиталистическую) или переходную к таковой; другие же, наоборот, считают, что Россия недалеко ушла от социализма. Соответственно, и экономическая политика каждого правительства России оценивается, как правило, с точки зрения ее рыночности (или антирыночности). Тогда как критерий оценки должен быть совсем иным. В условиях сформированной, зрелой криминальной экономики не суть важно, какую политику – рыночную, нерыночную или антирыночную – проводит (или пытается проводить) то или иное правительство. Гораздо важнее в данных условиях, является ли эта политика антикриминальной (причем не в представлении самого правительства, а реально, на деле), и если да – то насколько; или, наоборот, является ли эта политика объективно криминальной или прокриминальной (т.е. криминальна ли она сама по себе или "лишь" способствует криминалу), и если да – то, опять-таки, насколько.

Оценим же с помощью этого критерия экономическую политику правительств новейшей России.

Главное же криминальное "деяние" "радикально-реформаторского" правительства Гайдара ("деяние", для России поистине судьбоносное, "деяние", значение которого в ее истории трудно переоценить) состоит в решительном и дерзком упразднении многовекового института собственности: отпустив цены и предоставив полную хозяйственную и финансовую самостоятельность руководителям отраслей и предприятий ДО начала их официальной приватизации, команда Гайдара одним махом превратила единую (хотя уже рыхлую и непрочную) государственную собственность в конгломерат внеюридических владений правительственных чиновников, директоров заводов, главбухов и их теневых, неформальных группировок. "Умеренно-реформаторское" правительство "раннего" Черномырдина собственность добило: превратив огромные предприятия и целые отрасли в "частно-государственные" АО, допустив массовую аренду, вообще, дав жизнь всевозможным "смешанным" и "переходным" экономическим формам, команда "раннего" Черномырдина размазала, стерла и фактически уничтожила и без того нечеткие границы между новоиспеченными владениями. Эта же команда запустила и раскрутила беспримерно криминальный механизм ГКО. Короче, если Гайдар заложил фундамент криминальной экономики России, то Черномырдин здание криминальной экономики достроил и снабдил его ведущим криминальным механизмом.

На долю же правительства С. Кириенко (апрель – август 1998 г.) выпала черновая работа по поддержанию исправного состояния уже достроенного, но весьма неустойчивого и склонного к частым авариям здания; главное же – этому правительству предстояло "заморозить" отработавший свой ресурс механизм ГКО и принять на себя связанный с этим удар (а вот другие криминальные механизмы "молодым реформаторам" было велено не трогать!). Уже в силу такой – ограниченной – постановки задачи экономическая политика правительства Кириенко была скорее не криминальной, а прокриминальной.

Первым (и последним?) правительством новейшей России, экономическая политика которого была (в целом) не только не криминальной, но даже (в некоторых аспектах) антикриминальной, стало "консервативное", нелюбимое "реформаторами" правительство Е. Примакова (сентябрь 1998 г. – май 1999 г.). В частности, к бесспорным антикриминальным заслугам этого кабинета следует отнести предотвращение двух масштабных криминальных операций, с помощью которых олигархи намеревались дополнительно поживиться осенью 1998 года. Во-первых, правительство Примакова (несмотря на все "послеавгустовские" проблемы) не допустило массированной денежной эмиссии и, соответственно, не допустило массированной накачки "проблемных системообразующих" банков эмиссионными деньгами (хотя пресса и общественное мнение считали то и другое неизбежным). Во-вторых, правительство Примакова не поддалось на демагогическую уловку ведущих олигархов и отказалось от предложенной ими возмездной национализации их опустошенных банков ("ведь они же левые, – значит, не устоят", – примерно так рассуждали "хитрые" банкиры и простодушные журналисты). Можно не сомневаться: при любом другом правительстве не первая, так вторая операция банкирам бы удалась (что в обоих случаях привело бы к гиперинфляции и окончательному развалу денежно-финансовой системы).

Что же касается правительств С. Степашина (май – август 1999 г.) и В. Путина (август 1999 г. – май 2000 г.), то оценивать их экономическую политику – занятие малопродуктивное и, в целом, бессмысленное. Прежде всего потому, что экономической политики в лихорадочных действиях этих правительств, в общем-то, не было – ее заменяли экстренные разовые мероприятия. Причем такие "пожарные" мероприятия в экономике зачастую навязывались России ее зарубежными кредиторами, в частности – МВФом. И это – не повод для оптимизма: западный бизнес в рыночной (а значит, сильной и конкурентоспособной) России не заинтересован; соответственно, не заинтересован он и в ее декриминализации. В то же время реальная власть в России (и экономическая в том числе) постепенно уходит от Москвы и все больше концентрируется в руках губернаторов и "национальных" президентов. И это, опять-таки, не дает оснований для оптимизма: региональные "князья" и их ставленники на местах в декриминализации своих владений также не заинтересованы. Соответственно, и экономическая политика новоявленных региональных и местных владык является, как правило, криминальной и прокриминальной.

Во-вторых, прежде чем приступить к антикриминальным преобразованиям в экономике, необходимо выявить и исследовать ее наиболее криминальные и криминогенные (по отношению к поставленным целям!) компоненты, институты и механизмы. Этот список вполне могли бы возглавить уполномоченные банки федерального уровня, т.е. крупные частные банки, по-прежнему (как будто бы не было 17 августа!) "ведающие" общегосударственными, федеральными финансами (в числе этих банков мы видим как старые, "доавгустовские", так и новые, выросшие на их обломках и рядом с ними). На первое место по уровню криминальности и криминогенности – наряду с уполномоченными банками – могли бы претендовать и "смешанные", "частно-государственные" корпорации, т.е. АО (промышленные, транспортные, торговые, финансовые и прочие), часть акций которых формально принадлежит государству (а фактически находится в криминальном совладении правительственных чиновников и близких к ним лиц). Очевидно, что и уполномоченные банки, и "частно-государственные" АО – это как раз те экономические формы, в которых внеюридический, криминальный и криминогенный синтез личного и корпоративного, корпоративного и государственного воплотился наиболее полно. Вслед за олигархическими банками и "смешанными" корпорациями по шкале "криминальности-криминогенности" могли бы кучно расположиться региональные внебюджетные фонды и взаимозачеты предприятий с бюджетами (еще два примера владельческого синтеза "по вертикали"!), многоступенчатое торгово-финансовое посредничество и бартер (яркие примеры владельческого синтеза "по горизонталям"!), и т.д.

В-третьих, в процессе антикриминальных экономических преобразований криминальные компоненты, институты и механизмы должны не просто устраняться, но без промедления заменяться некриминальными, функционально адекватными (рыночными или нерыночными – в зависимости от своей потенциальной криминальности: предпочтение в общем случае должно отдаваться криминалоустойчивым формам!). Причем эти новые, некриминальные формы должны быть созданы до того, как будут демонтированы старые, криминальные (в противном случае на месте удаленного – порочного, но жизненно важного для работы экономической машины узла может образоваться гибельная пустота). Так, прежде чем обезвредить криминальные уполномоченные банки (возможные варианты: национализировать, разукрупнить, сузить сферу деятельности, ликвидировать, может быть, что-то еще), необходимо, как минимум, создать мощную и всеохватную казначейскую систему, которая полностью взяла бы на себя важнейшую функцию этих банков – финансовое обслуживание государства (впрочем, эта мера может оказаться бесполезной и даже вредной, если не защитить казначейство от "прихватизации" его же чиновниками). Прежде чем ликвидировать паразитическую систему торгово-финансового посредничества, необходимо наладить и защитить прямые связи между предприятиями. Прежде чем устранить из практики хозяйственного обмена бартер, необходимо (как минимум) обеспечить полноценное денежное обращение. И т.д.

В-пятых, не следует увлекаться борьбой с конкретными владетельными уголовниками (поползновениями в этом направлении грешил Примаков): это и опасно (сопротивление будет бешеным!), и бесперспективно (всех не пересажаешь!). Устранять и заменять (в общем случае) нужно не людей, а соответствующие экономические реалии; новые же реалии должны быть такими, чтобы воровать, грабить, мошенничать и т.д. было трудно или физически невозможно (как физически невозможно – и при социализме, и при капитализме – украсть зарплату целого завода!). Кстати, многие представители "новорусского" криминального класса по своей человеческой природе "всеядны" и в условиях нормальной рыночной экономики вполне могли бы стать примерными бизнесменами (как были многие из них "крепкими хозяйственниками" при социализме).

В-шестых, ...

В-седьмых, ...

Однако любые рекомендации экономического характера имеют смысл лишь в том случае, если антикриминальным реформам будет обеспечена соответствующая общественная поддержка ("антикриминальная революция" – вот та национальная идея, которую ищут и закономерно не находят правящие "реформаторы"-криминаторы!). Но одной общественной поддержки мало. Необходимо также мощное политическое обеспечение ("партия антикриминальных реформ" – вот та "центристская" партия, которая органично объединила бы "антикриминальных правых" и "антикриминальных левых" в их противостоянии "партии криминальных реформ"!). Кроме того, антикриминальные преобразования будут нуждаться в полицейской и, может быть, военной поддержке. Кроме того, придется жесткими (в том числе военно-полицейскими) мерами преодолевать и подавлять криминальный сепаратизм регионов (в том числе русских по национальному составу)... Не свернуть при этом к диктатуре и массовым репрессиям – еще одна задача на грани возможного...

Возникает вопрос: если декриминализация экономики не только неимоверно трудна, но и чрезвычайно опасна (от неправильных или неосторожных действий экономика может окончательно развалиться! к тому же на ее обломках могут вырасти концлагеря!), то, может быть, оставить все как есть? Ведь криминальная экономика – лучше, чем никакая!? Увы, лучше...

Однако трагизм ситуации состоит в том, что криминальная экономика по своей природе весьма недолговечна, причем ее и без того короткая жизнь неизбежно сопряжена с периодическими кризисами, потрясениями и обвалами (вспомним хотя бы о "черном вторнике" октября 1994 г., когда Россия испытала шок от резкого падения курса рубля). Ведь криминальная (подчеркиваю: криминальная, а не криминализованная!) экономика – это экономика по своей сути не столько производящая, сколько паразитически потребляющая и истребляющая. Причем существовать такая самоедская экономика может (и то – до поры, до времени!) лишь при периодической смене лежащих в ее основе уголовных приемов и методов; когда же та или иная базовая криминальная технология себя изживает (по причине исчерпания ресурсов страны, которые можно похитить и присвоить с ее помощью), экономика, на ней построенная, неизбежно впадает в тяжелый кризис.

Таким образом, августовский обвал 1998 г. показал, что криминальная экономика России – в том виде, в каком она существовала предыдущие годы, – себя полностью исчерпала. Объективно заявление правительства и Центробанка от 17 августа 1998 г. означало: "Господа олигархи и другие "новые русские"! Все, что можно было отобрать и украсть у россиян наработанными в последние годы приемами и методами, - уже вами (и нами) отобрано и украдено! Придется вам (и нам) изыскивать новые средства!"...

Лихорадочный поиск новых криминальных технологий беспрепятственно продолжается. Однако и хищники и жертвы должны знать: потенциальный набор таких технологий, огромный и необозримый 8 лет назад, в настоящее время крайне ограничен – возможности некогда богатой страны практически исчерпаны.

Таковы уроки тихой жизни и громкой смерти ГКО.

После "замораживания" ГКО и связанных с этим драматических событий прошло более полутора лет. Как поживают олигархические банки и банкиры-олигархи после своей августовской (1998 года) "смерти"?

Сначала – о банках. Некоторые (притом крупнейшие!) олигархические банки, вконец опустошенные своими владельцами, вышли из игры и фактически прекратили свое существование. Другие банки (таких большинство), по-прежнему игнорируя законные требования ограбленных в 1998 г. вкладчиков, кредиторов и других клиентов, продолжают разнообразную финансово-поглотительную деятельность (масштабы которой, однако, значительно уступают масштабам ГКО). Третьи (таких относительно немного) – кое-как выплачивают долги и пытаются вербовать новых вкладчиков и клиентов.

Почти все олигархические банки – и "мертвые", и "живые", и "воскресшие" – по закону (и по сути) давно могли и должны были стать банкротами. Однако до сих пор – за немногими исключениями – не стали, так как по-прежнему находятся под надежной защитой "своего" государства. Не стали – несмотря на давление со стороны МВФ и Всемирного банка! Российские власти, которые в налоговой, экспортной и прочей экономической политике стараются всячески угодить своим международным кредиторам (зачастую – в ущерб национальным интересам России!), в "банковском" вопросе проявляют завидную твердость и настойчивые требования МВФ и ВБ упорно игнорируют.

Кому принадлежат нынче "доавгустовские" банки? Многие – остались в тех же руках. У других – выжатых и брошенных – появились новые хозяева; некоторые банки-призраки (в том числе несколько крупнейших!) в конечном счете перешли под управление АРКО и стали, таким образом, государственными (национализация в данных обстоятельствах означает лишь то, что по многомиллиардным долгам этих мертвых банков будет платить государство – а не их "экспроприированные" владельцы). В третьих банках персональный состав банкиров изменился незначительно. В четвертых – при неизменном составе владельцев произошло перераспределение их владельческих возможностей.

Сохранили ли олигархические банки былую экономическую (и политическую) мощь? Нет! Разрушив (в августе – сентябре 1998 г.) свою клиентскую базу, потеряв привлекательность для потенциальных заемщиков и внешних акционеров, утратив финансовый контроль над множеством промышленных предприятий, олигархические банки (в своем большинстве) перестали быть "системообразующими"; самые же крупные из них были вчистую разграблены и фактически уничтожены своими хозяевами. Что же касается финансово-промышленно-информационных империй, принадлежащих олигархам, то они – в общем и целом – сохранились, однако степень их централизации резко упала: если "доавгустовские" империи жестко группировались вокруг одного супербанка, то империи нынешние представляют собой конгломерат разнородных и, как правило, слабо связанных между собой владений и совладений (тем не менее и в таком распыленном состоянии некоторые империи продолжают оказывать заметное влияние на экономическую и политическую жизнь страны). Одновременно с децентрализацией произошла "профессиональная" переориентация олигархических империй: их основные интересы (по-прежнему криминальные!) переместились из финансовой сферы в промышленную и информационную (соответственно, некоторые финансовые олигархи, бывшие "по совместительству" промышленниками и медиа-магнатами, стали ими "по преимуществу").

Ну а теперь – о банкирах. Одни банкиры остались при своих банках. Другие, выжав из своих старых банков все, что можно (и даже больше), основали и возглавили новые банки (куда предварительно перевели свои "сбережения" и лучшие активы). Третьи ищут (и находят!) применение "своим" деньгам и своим криминальным талантам в других сферах (или в других странах). Четвертые умудряются совместить все три варианта.

Ну а пока роль ведущей экономической (и политической) силы страны досталась владельцам "естественных" монополий и других хозяйственных комплексов всероссийского значения; важное место в этой новой, "послеавгустовской" элите занимают... бывшие финансовые (а ныне промышленные) олигархи. Однако позиции московской, общефедеральной элиты ("естественно"-монополистической, промышленной, финансовой, политической) в целом непрочны: ее сила и влияние постепенно переходят к региональной знати ("национальным" президентам, губернаторам и мэрам, владельцам "градообразующих" предприятий и крупных провинциальных банков, местным криминальным "авторитетам"). Это – закономерное следствие и в то же время наглядное свидетельство ползучего распада страны, распада, в который олигархи внесли свой посильный (т.е. огромный) вклад...

Остается добавить, что значительная часть государственных финансов по-прежнему "проходит" через частные банки (и хотя усилиями правительств Е. Примакова и С. Степашина на счета Казначейства в ЦБ были переведены многие статьи расходов федерального бюджета, наиболее "хитрые" статьи – такие как расходы на оборону и сельское хозяйство – остаются "под контролем" специально уполномоченных частных банков; эти же банки, как и раньше, "ведают" практически всеми доходами федерального бюджета)... Государство продолжает выплачивать миллиардные суммы банкам в рамках программы "реструктуризации" ГКО (см. раздел 4)... Пресса (вспомним, кому она принадлежит!) сетует на то, что банкам некуда девать (т.е. вкладывать) "рублевую массу" (и они, "бедные", вынуждены обращать ее в валюту или хранить на низкодоходных депозитах в ЦБ)...

... Станут ли "новые ГКО" ведущим криминальным механизмом путинской России (как были им "старые ГКО" в России ельцинской)? Или олигархи ("старые" и "новые") изыщут-таки что-нибудь действительно новое и оригинальное? Время покажет... История продолжается... пока...

* * *

Конечно же, жизнь и смерть "старых ГКО", ГКО 90-х годов, описаны в этой статье схематично и с большими пробелами. В частности, за пределами рассмотрения остались такие важные и интересные темы, как вторичный рынок ГКО (на котором уполномоченные банки продавали и покупали еще не погашенные облигации) и воздействие операций с ГКО на валютный курс рубля (которое наиболее ярко проявилось в девальвации рубля, проведенной правительством и ЦБ одновременно с "замораживанием" ГКО). Тем более фрагментарно представлена в этой работе картина криминальной экономики России в целом. Из ее важнейших аспектов относительно подробно рассмотрены лишь криминальные аналоги фундамента рыночной экономики – частной собственности; что же касается криминальных аналогов двух других компонентов "большой рыночной триады" – товарно-денежных отношений и конкуренции, то о них лишь бегло упоминается. Автор надеется со временем восполнить указанные пробелы.

* * *

При подготовке статьи автор использовал материалы российской прессы (газеты "Известия", "Московские новости", "Российская газета" и др.), финансово-экономические справочники, официальные документы, а также Уголовный кодекс Российской Федерации.

Май 2000 г.